На фото: Один из пикетов узбекских правозащитников на центральной площади Ташкента в 2010 году

Проведенный в регионах Узбекистана Гуманитарным правовым центром (Бухара) опрос на тему «как граждане представляют себе образ независимого узбекского правозащитника», показал, что семьдесят четыре процента респондентов, в основном молодежь, не видят никакой разницы между правозащитниками и коррумпированными чиновниками системы. Свой взгляд на историю узбекской правозащиты и ее сегодняшнее состояние представляет директор бухарского Гуманитарного правового центра, координатор Центральноазиатской сети по защите правозащитников Шухрат Ганиев.

«В общественной жизни узбекских гражданских активистов правозащитники изначально играли определенную роль, привлекая внимание общественности уже тем, что в весьма неоднозначных условиях авторитарного правления, рискуя своей безопасностью, выполняли миссию защиты граждан, - говорит Ганиев. - Причем, их возглавляли харизматичные лидеры, проповедующие основные принципы прав человека и способные противостоять несправедливости системы. Что же произошло? Почему столь поблек героический образ наших гражданских лидеров? Начнем с того, что сегодня сложно назвать движением инициативы отдельных граждан или групп, направленные на защиту прав человека или мониторинг их нарушений».

Становление и упадок

Пережив взлеты и падения, связанные с различными обстоятельствами, гражданское сообщество в Узбекистане, на взгляд независимого эксперта, в настоящее время представляет собой «весьма аморфную массу, в которой сложено все, что можно отнести лишь к понятию еще формирующейся гражданской позиции членов общества».

Обращаясь к истории формирования активной части гражданского общества, Ганиев выделяет три ее основных периода.

Первый, по его мнению, можно отнести к 1989-1999 годам – времени, когда бывшие республики СССР обрели независимость, и развитие гражданского сообщества происходило по приблизительно одинаковому сценарию во всех новообразовавшихся странах.

Тогда становым хребтом процесса строительства гражданского общества являлись бывшие советские диссиденты с их нравственным и духовным самоотречением, приносившие в жертву собственную свободу ради свободы других.

«Именно это время было наиболее политизированным, когда бывшие диссиденты, возглавляя правозащитные НПО, одновременно заявляли о своих претензиях на политическом Олимпе, - продолжает Ганиев. - Власть же пока еще набирающей силу репрессивной системы была больше сторонним наблюдателем и вмешивалась в деятельность активистов, когда считала, что они действительно преследуют политические цели».

В отрезок времени с конца 90-х годов до середины первого десятилетия нынешнего века в Узбекистане впервые заговорили о возможности конструктивного диалога общества и государства. В условиях не столь жесткого администрирования государством малого и среднего бизнеса, появление в стране среднего слоя экономически свободных граждан, становилось основой, формирующей костяк реального гражданского общества. Тогда же происходила смена политизированных «универсальных» постдиссидентов на лидеров, возглавивших профилированные НПО.

«На мой взгляд это и было началом формирования правозащитного движения – с его реально массовым участием граждан и инструментами ненасильственного воздействия на власть, - подчеркивает Ганиев. - Именно в этот период были проведены самые результативные акции правозащитников – создание коалиций и различных объединений активистов, посещения тюрем, лоббирование законодательных инициатив, упрощение процедуры регистрации НПО и т.п.»

Главное же достижение тех лет, считает правозащитник, это начавшаяся консолидация единого гражданского сообщества во главе с правозащитным движением. Опросы общественности того периода, по его словам, показывали высокие оценки статуса правозащитников в узбекском обществе и, в частности, среди молодежи.

Перелом в правозащитном движении произошел в 2005 году, когда начался интенсивный процесс вуалирования реального гражданского сообщества, имитация и подмена его активных составляющих, в первую очередь, правозащитной.

«В то же время нельзя утверждать, что начало этому положили события в Андижане, - говорит Ганиев. - Уверен, механизмы процесса деконсолидации начались ранее – с принятия норм об общественных объединениях и управляемых сверху сообществах и организациях, таких как НАННОУз, Фонд Форум и прочие».

Так, с середины первого десятилетия нынешнего века было закрыто более 87 процентов имевших официальную регистрацию правозащитных НПО. При этом, как ни парадоксально, зачастую закрывались демонстрирующие свою аполитичность, ратующие за диалог с властью, имеющие весьма высокий профессиональный потенциал организации. Их подавляющее большинство находилось в регионах страны, поэтому 75-80 процентов немногих оставшихся правозащитных организаций сегодня сконцентрировано в столице.

Доклад о детском труде и костюм от Армани

«Образовавшийся после закрытия организаций и прекращения деятельности многих активистов вакуум в правозащите начал заполняться случайными людьми, весьма далекими от истинных ценностей прав человека, - продолжает Ганиев. - Безусловно, это объясняется и падением экономики, и снижением общего жизненного уровня общества, с которым резко контрастирует «гламурная жизнь» оставшихся на плаву лидеров».

Образ сегодняшнего лидера в узбекской правозащите, по словам Ганиева, как правило, сильно отличается от образа правозащитников начала 90-х, которым на смену пришло «поколение технократов, владеющих английским языком и знающих протокол поведения на различных брифингах». Они владеют основами техники грантовой заявки и весьма удобны для доноров с точки зрения отчетности и коммуникабельности. Обычно, это импозантный, выступающий и излагающий проблемы, чаще на английском, профессионал-правовед. Либо обронзовевший, по определению Ганиева, лидер, возглавляющий столичную, как правило, имеющую регистрацию организацию. При этом новые лидеры вхожи в коридоры власти и, порой, могут решать весьма сложные для обывателя проблемы.

«Однако при всех видимых качествах этих лидеров, отсутствие реального анализа ситуации в стране и заглядывание в рот донору приводит к тому, что избитые правозащитные темы становятся дежурными и переносятся без изучения тенденций с одного представительного форума на другой, – продолжает правозащитник. – Практика приглашения из года в год одних и тех же лиц на важные политические саммиты БДИПЧ/ОБСЕ, тематические доклады ООН привела к появлению парадно-выездной дежурной правозащитной группы с заранее отработанными клише выступлений. И это при том, что динамика изменения ситуации в стране требует разностороннего анализа, в противном случае мы имеем не только предсказуемые застывшие доклады, но и предвзятую, оторванную от реальности картину происходящего в стране. Не удивительно, что за рубежом все чаще звучат реплики независимых иностранных наблюдателей типа: «…доклад о детском труде и нищенском доходе впечатлил меня гораздо меньше, чем костюм от Армани на докладчике!».

Трагедия узбекской правозащиты в том, уверен Ганиев, что она начала превращаться в форму бизнеса и все более уподобляется своим зарубежным коллегам-оппонентам с их приемами и борьбой за власть и гранты. Отсюда уже ставшие притчей во языцех интернет-склоки, все более характеризующие взаимоотношения между узбекскими НПО, а также между оставшимися в стране и уехавшими за кордон правозащитниками.

Существенной проблемой является мифологизация размеров узбекских правозащитных НПО в погоне за грантами, преувеличение количества членов этих организаций и масштабов влияния их деятельности на общество, считает независимый эксперт. Так, число волонтеров, по его словам, «одной из именитых» ташкентских правозащитных организаций по представленным данным превышает более ста человек почти во всех районах страны. Однако опросы, проводимые среди региональной молодежи, показали, что эта организация практически неизвестна обществу.

«На мой взгляд, выход на действительно эффективную и конструктивную авторитетную правозащитную деятельность возможен лишь при исключении порочной практики дутых, не отражающих реальную действительность показателей, на основе которых правозащитные организации, имеющие лидерские позиции внутри страны, получают деньги от доноров, - считает Ганиев. - Концентрация НПО в Ташкенте уже привела к потере связей и отсутствию объективной информации из регионов Узбекистана, поэтому программы, направленные на поддержку неправительственного сектора, должны учитывать неравномерность развития правозащитных групп в стране, особенно тех немногих, что остались в регионах».

Необходим открытый диалог

Говоря о новых лидерах, которые, по мнению Ганиева, «все более напоминают политиков от власти, чьи действия они изобличают», эксперт отделяет фасадную в их лице сторону правозащитного движения от подавляющего большинства активистов – рядовых граждан, как правило, самих когда-то оказавшихся в роли жертв и взявших на себя роль народных адвокатов. Именно эта категория правозащитников, по определению Ганиева, «является поставщиком информации с «самых низов» о нарушениях прав в различных сферах». Как правило, «невыездные», активисты, по сути, оставаясь в тени, входят в группу риска, на материалах которой зарабатывают очки так называемые «выездные» лидеры и зарубежная оппозиция. При этом между правозащитниками до сих пор не разработана единая стратегия помощи попавшим в беду коллегам, а преимущественно действует принцип: «спасение утопающего - дело рук самого утопающего».

Вместе с тем Ганиев поднимает проблему «старения» узбекской правозащиты, средний возраст которой за редким исключением составляет 55 лет, подчеркивая, что проведенные опросы показали весьма низкий рейтинг большинства правозащитных лидеров в обществе, особенно среди молодежи.

«Одним из феноменов так называемой «арабской весны» было то, что генератором движения за позитивные изменения являлась именно молодежь из регионов, - говорит Ганиев. - У нас же дефицит молодежи в правозащитном секторе приводит к его консервации и застою. И здесь не всегда можно винить «излишнее» внимание государства к деятельности правозащитников, поскольку опять-таки все чаще сами же их лидеры становятся основным тормозом в развитии правозащитного сектора, боясь излишней конкуренции и потери лидерства.

При этом деятельность так называемой интернет-правозащитной среды с ее относительно смелыми и показательными, но виртуальными акциями, выступлениями и сенсационными изобличениями со стороны выглядит вроде бы весьма эффектно, но на самом деле проходит мимо общества, занятого проблемами отнюдь не виртуальной действительности. И это, в частности, подтверждается опросами, проведенными Гуманитарным правовым центром в 2010 году и показавшими, что лишь десять процентов молодых людей знакомы сегодня с деятельностью интернет-правозащитников. Можно ли здесь говорить о серьезной роли правозащитников в построении гражданского общества?!».

«Все вышеперечисленное, безусловно, не является некой эпитафией узбекской правозащите. На мой взгляд, наша общая цель – начать прямой и открытый разговор об общих проблемах. И сегодня такая, порой, нелицеприятная дискуссия остро необходима для консолидации правозащитного движения и восстановления доверия к нему общества», - подытожил Ганиев.

Международное информационное агентство «Фергана»