|
|
 |
|
 |
Главная » 2012 » Апрель » 22 » Пожалела бабонька Бердяева
01:03 Пожалела бабонька Бердяева |
Борис Парамонов: В
серии ''Жизнь замечательных людей'' вышла книга Ольги Волкогоновой о
Бердяеве. Надо вспомнить, что данная серия задумана была в позапрошлом
еще веке как некое пособие для самоучек, гуманитарный проект для
униженных и оскорбленных. Основатель серии Павленков таких читателей и
имел в виду, а еще один самоучка Максим Горький, в память о своей на
медные деньги учебе, этот проект восстановил в тридцатые годы. Конечно,
со временем этот ликбезовский характер серии подзабылся, в ''ЖЗЛ''
выходили разные книги, и много по-настоящему ценных. Но вот нынешняя
книга о Бердяеве как раз и заставляет вспомнить этот старый контекст.
Ибо книга Волкогоновой о Бердяеве – это книга для малограмотных,
написанная к тому же в жанре пресловутой женской прозы.
Впрочем, женская проза – это нечто всё же интеллигентское. Волкогонова,
пишущая о Бердяеве, напоминает скорее другой персонаж - простую русскую
жалостливую бабу, всегда готовую пригорюниться при зрелище чужого горя.
Ибо Бердяев в ее интерпретации –жалкий неудачник, можно сказать
прозевавший жизнь, не сподобившийся ее настоящих радостей, ради которых
только и стоит жить.
Такое резюме она ему и выводит – как и положено, в самом конце книги:
Диктор: ''Книги… Именно они остались на
земле от Бердяева. Много книг - его перу принадлежат сорок три книги и
брошюры, переведенные на десятки языков, сотни статей, миллионы
благодарных, возмущенных, скучающих, заинтересованных читателей.
Его работоспособности можно было позавидовать. Но, думаю, двигателем
этой его поразительной работоспособности было одиночество и отталкивание
о реального мира вокруг него. Работы Бердяева – опыт и способ
преодоления одиночества и бегства от него в метафизические дали. Поэтому
бердяевские книги – не только предмет для философских споров и
исследований, но и свидетельства неприспособленности Николая
Александровича к той земной жизни со страстями, бытовыми радостями и
огорчениями, которую так вкусно воспевал его знакомый по Петербургу и
Москве – Василий Васильевич Розанов''.
Борис Парамонов: И – последний удар осинового кола в могилу жалкого неудачника:
Диктор: ''Я надеюсь, что, глядя на тома
бердяевских трудов, просвещенный читатель испытает не только положенное в
таких случаях уважение, но и ощутит в своем сердце укол: вспомнит
одинокого человека, безуспешно пытавшегося всю свою жизнь согреть
холодный мир дыханием и потерпевшего в этом безнадежном деле
оглушительное поражение''.
Борис Парамонов: Как всякий неумелый
писатель, Ольга Волкогонова тут же и обнажила свое, так сказать, десу:
скучающий читатель бердяевских книг, о котором говорится в этом пассаже,
- это она и есть. Отнюдь не ''просвещенный''.
Но Ольга Волкогонова не только скучающий, она еще и простодушно
откровенный читатель и писатель, и о своем отношении к предмету книги
откровенно высказалась в первом же абзаце - в первых строках своего
письма:
Диктор: ''Авторы биографических книг
нередко находятся в состоянии глубокой влюбленности в своего героя.
Сознаюсь, понурив голову: данная книга – другой случай. Оказалось, что
его гордое одиночество и непохожесть на остальных – миф, созданный, в
том числе и самим Николаем Александровичем. Упаси боже, я не думаю, что
Бердяев занимался сознательным мифотворчеством о своей персоне, -
конечно, нет. Но ему, как и каждому из нас, всё происходящее в
собственной душе и голове казалось чем-то принципиально особенным, не
похожим на то, что происходит с другими. Он не раз писал о своей
непонятости, отталкивании от других, одиночестве…''
Борис Парамонов: Чему не следует слишком
верить, предостерегает Волкогонова: она, например, убедилась, что
Бердяев Марксом увлекался, когда и все увлекались, и то же было с Ницше,
и с Ибсеном, и даже с Морисом Метерлинком. И даже идея добытийственной
свободы была им воспринята от немецкого мистика Бёме – чего он, впрочем и
не скрывал, спешит оговориться Волкогонова. Но дело было сделано,
разочарование наступило.
Диктор: ''После такого открытия я высокомерно
поставила на работе Бердяева крест вторичности и в Николае
Александровиче разочаровалась''.
Борис Парамонов: И всё-таки книгу нам Ольга
Волкогонова предлагает, чем-то удержал ее интерес Бердяев, что
позволило ей начать и закончить работу. Хоть Бердяев и не был оригинален
в его мыслях и темах, но что-то в нем было истинно интересного.
Диктор: ''Он и в самом деле был очень одинок, но
дело было не столько в оригинальности мыслей и рассматриваемых им тем
(как ему казалось), сколько в личностных качествах, полученном
воспитании, характере''.
Борис Парамонов: Итак, всю несомненную
оригинальность Бердяева автор сводит к чертам его характера и
обстоятельствам биографии. И вот тут, согласна Ольга Волкогонова,
кое-что расследовать надо, материал обнаруживается в высшей степени
интересный. Эта тема, этот интерес - отношение Бердяева к женщинам. Куда
интересней всякого философствования. Вообще недостаток многочисленных
писаний Бердяева, говорит Волкогонова, – он ничего не сообщает о себе, о
частных обстоятельствах его жизни. Это затрудняет пишущих о нем
(Волкогонову – точно).
Диктор: ''Еще одно затруднение: книги о
Бердяеве не рассказывают почти ничего о его жизни. Поэтому я и здесь
пошла по компромиссному пути: конечно, я рассказала многое из того, что
знаю, что мне кажется важным в жизни Бердяева. Он любил животных,
особенно собак. По-моему, такое качество – важная характеристика
личности, потому я и упомянула о ней. У него были платонические
отношения с женой, которая во второй половине своей жизни вообще
соблюдала устав католической монахини, - это тоже важно, причем не с
точки зрения удовлетворения обывательского любопытства, а для объяснения
отталкивания Николая Александровича от всего плотского, материального,
для понимания его взглядов – в том числе теоретических, философских. Но и
сами философские рассуждения, каюсь, в книжке тоже есть''.
Борис Парамонов: Вот эта фраза -
''философские рассуждения, каюсь, в книжке тоже есть'' - лучшая из
написанных Ольгой Волкогоновой. Читатель не сомневается в искренности ее
покаяния.
Философские рассуждения самой Волкогоновой, когда она говорит от себя, а
не пытается пересказать Бердяева, представлены такими фразами: ''Вопрос
о соотношении времени и вечности очень занимал Бердяева''.
Действительно, занимательный вопрос. Или: Бердяев писал, что в марксизме
его привлекал историософский размах, широта исторических перспектив, а
Волкогонова добавляет: ''то есть типичная революционная романтика''. Или
об авторах сборника ''Проблемы идеализма'' она пишет : ''Дело в том,
что в позитивизме авторы видели наиболее развитую форму материализма'', -
чего авторы никак видеть не могли, ибо, в отличие от Волкогоновой,
знали, что позитивизм отказывается от любых метафизических построений, а
философский материализм – типичный пример метафизики. Или в число
участников декад Понтиньи она не обинуясь включает Сартра, Симону де
Бовуар и Экзюпери, которые просто возрастом не вышли для этого, а о том
же Сартре говорит, что Бердяев назвал его философствующим плэйбоем.
Проверять не хочется, но верится с трудом: плэйбой – слово не из
бердяевского словаря, да и нельзя назвать автора ''Бытия и ничто''
плэйбоем.
Есть такой американский фильм, сделанный еще в начале холодной войны. На
землю прилетает некий космический аппарат и выходящий оттуда человек
говорит землянам об опасности той политики, которой они предаются.
Представители высшего разума следят за землянами и беспокоятся о них.
Этот визит – первое, так сказать, предупреждение. Но самое интересное в
фильме – реплика одной из героинь по поводу пришельца: ''Его сексуальная
жизнь осталась для меня загадкой''.
Вот в точности по этой мерке сшита книжка Ольги Волкогоновой. Больше
всего ее интересует и наибольшей загадкой остается сексуальная биография
ее незадачливого героя. И ведь это не просто свидетельство скудоумия
данного автора, а печальный пример сексуального бескультурья современной
России. В ней совершенно отсутствует гомосексуальный дискурс, само
слово гомосексуалист кажется неприличным. Вот и теряется в догадках
Ольга Волкогонова, как там у него, у Бердяева, дело было, что получилось
и чего не получилось, и с кем – с женой Лидией или с Евгенией Герцык.
Это следует представить собственными авторским словами:
Диктор: ''Очевидно, что сексуальная
сторона отношений с Лидией тогда много значила для Бердяева, он страстно
хотел, чтобы возлюбленная не была пассивной, чтобы не только он, но и
она желала их близости. Гармонии телесного и душевого не получилось –
сохранились многие свидетельства, что их брак был духовным союзом, - во
всяком случае, спустя несколько лет это наверняка было так. Сестра
Лидии утверждала, что так было с самого начала их совместной жизни – они
жили как брат с сестрой. Судя по всему, в молодости Бердяев представлял
себе их жизнь совсем иначе''.
Борис Парамонов: Волкогоновой кажется, что тут
какая-то вина Лидии должна быть инкриминирована – плохо, мол,
постаралась, другая на ее месте добилась бы своего. Бердяев, получается,
был вроде бы и не против, да Лидия оказалась не на высоте.
Потом с такими же подробностями, вопрошаниями и многоточиями пишет Волкогонова о Евгении Казимировне Герцык:
Диктор: ''Косвенным доказательством
моего предположения о том, что Евгения, в отличие от Лидии, попробовала
решить для Бердяева роковую проблему пола, может служить ее письмо к
подруге Вере Гриневич''.
Борис Парамонов: Дальше цитировать не буду –
всё те же бабьи пересуды, всё то же глухое непонимание, что бывают
сексуальные ситуации, в которых женщины неуместны. В фильме Этторе
Сколла ''Особый день'' женщина (Софи Лорен) сумела склонить к сношению
гомосексуалиста (Марчелло Мастрояни), но он говорит после: это ничего не
значит и ничего не изменит. Ольге Волкогоновой хотя б этот фильм
посмотреть. Впрочем, она б не поверила, что ничего изменить нельзя.
Конечно, этот сексуальный сюжет – не единственное в книге Ольги
Волкогоновой. О Бердяеве рассказано кое-что и помимо этого. Но речь идет
в основном о событиях и людях того времени, о совместных культурных
предприятиях, о многочисленных и ярких кружках тогдашней духовной элиты –
всё это в достаточно нейтральном тоне экскурсовода, ведущего
посетителей-школьников старших классах по комнатам некоего музея. И
опять же всякого рода бытовые подробности: а в каком году и в каком доме
жил Бердяев, и сколько комнат было. Когда сюжет дошел до изгнания
Бердяева, то много говорится о разного рода эмигрантских организациях,
их съездах и расколах. Всё это материал, не лишенный интереса, но сам
Бердяев за этими разговорами отходит на второй, а то и на третий план.
Кое-что, конечно, Волкогонова говорит о книгах Бердяева – о ''Смысле
творчества'', о ''Новом Средневековье'', какие-то бердяевские сюжеты
представляет сама и представляет читателям. Но цельной фигуры
единственного в своем роде русского мыслителя не получилось, мы его не
видим. Не понимаем, почему и как Бердяев в русской мысли – уникальное
явление. Он единственный в России философ-персоналист и этим резко
выбивается из русской традиции. Но для того, что понять, просто
почувствовать бердяевский персонализм, нужно по-другому увидеть самого
человека в его пограничной ситуации, в его экзистенциальном одиночестве.
Увидеть, что те его особенности, которые Волкогонова считает его
слабостями и несчастьем, были для него воодушевляющим взлетом к свободе.
Книга Ольги Волкогоновой – плохая, мелкая, мещанская, бабья книга. А в
России нашлись бы люди, способные написать о Бердяеве правильно.
Например, Евгений Барабанов. Впрочем, он в Германии, но вот в России
живет Рената Гальцева, ей бы и карты в руки.
|
|
Просмотров: 610 |
Добавил: Breger
| Рейтинг: 0.0/0 |
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи. [ Регистрация | Вход ] |
 |
Copyright MyCorp © 2024 |
 |
|
