«Не было бы счастья — да несчастье помогло: это ведь про неё, про нашу Расу…» Спасённая в Советском Союзе. Живущая в Европейском. Литовская девочка Раса. Четверть века спустя.

«НОЧНОЙ рейс. Уникальная операция советских хирургов». «Она будет и жить, и ходить. Рассказ о том, как была спасена трёхлетняя девочка из литовского колхоза «Вадактай», и беспрецедентной операции, выполненной московскими врачами». В ещё не истлевших подшивках за лето 1983 года нет-нет да и попадаются заголовки той громкой истории, а краем глаза всё цепляются другие слова: «Поля зовут на ударный труд!», «Молодёжь планеты — нет ракетам!», «Дружбой гордимся, дружбой сильны!», «Комсомолец! Встань в ряды гвардейцев жатвы!», «Лучше работать — ярче жить», «Славься, молот и стих»… Просто песня какая-то… И спасение литовской девочки Расы — точно в строку.

«В то время такая у всех серая жизнь была, что люди хотели услышать хорошую историю, — голос Рамаза Датиашвили, того самого советского хирурга, звучит в телефонной трубке так ясно, как будто он разговаривает из соседней комнаты. В московской редакции ночь, в американской клинике день. — И они эту историю услышали. И знаете, она ведь на самом деле была хорошей».

…Лето 1983-го, пятилетка, год третий. Жара, сенокос. Обливается потом литовский колхоз «Вадактай». У всех соседей трава уже скошена, уложена ровными скирдами, а у тракториста Витаутаса Прасцявичюса — конь не валялся. Выпьет — на душе вроде легче, а председатель всё смотрит косо… Ранним вечером в пятницу, после работы, он прицепил ножи косилки к трактору, запустил мотор. Дети — Раса и её близняшка-сестра — босиком высыпали из хаты на краешек поля, затерялись в траве. Гул отцовского трактора, оставляющего за собой чистые скошенные полосы, слышен где-то за лопухами. Такими высокими, что скрывают над головой летнее небо. Лопухи, прятки, сенокосилка, густое солнце медленно идёт вниз…

Крик резанул горячий воздух над полем, заглушив рёв мотора. Выпрыгнул, побелев, из кабины отец. Неровно, как тупой бритвой, вслепую, подрубила косилка. На скошенной, острой траве — литовская девочка Раса и рядышком две её ножки.

Как подрезанный стебелёк…

На дворе скоро ночь. В деревне нет телефона. Умереть — да и только. От потери крови и болевого шока. «Мамочка…»

Люди добрые… Через 12 часов дочка тракториста из колхоза «Вадактай» лежала на холодном операционном столе в столице СССР.

«Кричу: ноги где?»

ДЛЯ Ту-134, по тревоге поднятому той пятничной ночью в Литве, «расчистили» воздушный коридор до самой Москвы. Диспетчеры знали — в пустом салоне летит маленький пассажир. Первое звено «эстафеты добра», как написали литовские газеты, а вслед за ними и все остальные. Ножки, обложенные мороженой рыбой, летят на соседнем сиденье. В иллюминаторах — московский рассвет, на взлётном поле — с включённым двигателем столичная «скорая». А в приёмном покое детской больницы молодой хирург Датиашвили — вызвали прямо из дома, с постели — ждёт срочный рейс из Литвы. «Она — не она» — навстречу каждой машине с красным крестом. «Начальство не давало добро: никто не делал ещё таких операций, — вспоминает Датиашвили. — Пойдёт что не так — мне не жить». 12-й час с момента трагедии…

— Вынесли на носилках — крошечное тельце, сливающееся с простынёй. Кричу: ноги где? Ноги переморожены, на пол падает рыба…

Рамаз Датиашвили говорит: оперировал на одном дыхании. Сшивал сосудик с сосудом, артерию с артерией, нервы, мышцы, сухожилия. Через 4 часа после начала операции выдохлись его помощники, которых он еле нашёл в спящей Москве: медицинская сестра Лена Автонюк («у неё экзамены, сессия») и сослуживец доктор Бранд («он у вас сейчас человек известный»). Рамаз шил один: ещё сухожилие, ещё один нерв. «Я как по натянутой проволоке шёл: стоит оглянуться — и упадёшь…»

Через 9 часов, когда были наложены последние швы, маленькие пяточки в ладонях доктора потеплели… Пропасть была позади.

А впереди была жизнь. И по-прежнему — как натянутая проволока.

…Загудела проснувшаяся Москва: не было в мире таких прецедентов. «Только в коммунистической стране могло такое произойти», — отстучал кто-то восторженную телеграмму председателю «Вадактая». Расита приходила в себя от наркоза… Она пока не знала ни слова по-русски.

«Я горд тем, что смог выполнить своё божеское предназначение, — замолкает в трубке голос доктора, остывает чашка кофе на столе в его кабинете в  Америке. — А знаете, что врачу ещё интереснее и важнее, чем сама операция? Отдалённый её результат».

«Мне просто повезло»

«РАСЕ скоро снимут гипс. За неё теперь спокойны многие тысячи её соотечественников по всей стране, которые слали ей и её родителям письма, телеграммы, посылки с игрушками и фруктами. Раса снова учится ходить, а потом будет бегать и вырастет здоровой на радость всем нам». Казалось, нет той песне конца…

И вдруг она оборвалась. И уже нужна виза, чтобы увидеть девочку Расу. Она живёт теперь в другом союзе — Европейском… Вот она, припарковав велосипед у железнодорожной станции, идёт мне навстречу по мощёной улочке маленького городка на западе Германии. И если не знать, не присматриваться, кажется, как будто и совсем не хромает…

Когда в 1983-м, ближе к осени, она сделала первые шаги на пришитых ногах, её доктор заплакал… Потом Расу с эскортом повезли в «Вадактай» — иностранные журналисты уже окопались на въезде в колхоз. Через неделю делегация схлынула, а папа и мама Прасцявичюс уехали на тракторе за пивом. И снова запили. Расу решили забрать из родной семьи. Почти десять лет она провела по больницам и санаториям. Вильнюс — Москва — Вильнюс — Москва… Всеобщий ребёнок. Бесхозный. Дочь советского полка.

— А потом собрали мои вещи, игрушки — и всё. Дольше меня не могли в больнице держать, — помешивает ложечкой сахар взрослая Раса. Ни радости, ни обиды — ничего не слышно в её ровном прибалтийском говоре. Жизнь сложилась, и вроде неплохо. Балкончики с геранью на главной площади аккуратного Ойскирхена обступают нас с четырёх сторон…

Она не носит юбок, купальников. На дискотеках танцует недолго — устаёт. Ходит в обуви со специальными стельками — одна нога всё же короче другой. И старается не вспоминать.

…Новую семью ей искали… по объявлению. Литовское телевидение показало сюжет. И она нашлась — учителя Адомайтисы из районного центра. Книжки, школа, строгий режим. Очень даже семья. Только за годы скитаний отвыкаешь прикипать сердцем… В «Вадактай», повидаться, Раса снова приехала, когда ей исполнилось 18. У отцовского дома встретила близняшка-сестра, Аушра. Небо в лопухах над ними двоими было таким голубым…

— Тогда половина деревни уже умерла от пьянства. Я пыталась спасти Аушру, тянула за собой… Но она так и не закончила школу, родила троих детей от трёх разных отцов… Мама умерла: белая горячка. А мне — мне просто повезло, — взмахивает она светлыми прядями. — Но если честно, история литовской девочки Расы, которую спасли в Советском Союзе, не очень мне интересна… Было и было. Прошлая жизнь! — улыбается европейская девушка Раса. Хотя и говорящая до сих пор на русском, как на родном.

А мне всё кажется, что звучит та бескрайняя песня, которую прошелестели подшивки старых, другой эпохи, газет… Но Расе теперь об этом напоминают разве что только шрамы.

В Германии она уже три года. «Тут много русаков, и мои друзья русаки». Работает няней — в русской опять же семье… Рассеялся Союз — но дал всходы по всем континентам.

— В прошлом году литовское телевидение организовало нам встречу, — говорит доктор Рамаз, в начале 90-х уехавший в Америку и, почти профессор здесь, начавший там всё сначала. — Я так волновался! Сидел за кулисами и ждал, когда меня позовут к ней. Ждал с трепетом! Не знал, как она выглядит, как ходят ножки… Это же моя жизнь, мои руки, моя душа…
Память ведь не отрезать. И не пришить… Как бы ни тасовались границы на картах.

Полина ИВАНУШКИНА, Ойскирхен (Германия) — Москва
Фото хирурга Рамаза ДАТИАШВИЛИ, Валерия ХРИСТОФОРОВА (1983 г.) и автора (2007 г.)
123